Конец
В грязном дворе играли дети, с криком и визгом шлепая по лужам. Они гонялись друг за другом, цепляясь за развешанное на веревках белье, когда их внимание привлек вошедший во двор человек. Слишком уж был он не похож на обитателей этой трущобы.
- Ребята, может, кто из вас знает, где здесь живет художник Пиросмани?
-Какой художник? Пьяница Никала? — подошел ближе один из мальчиков, а остальные весело подхватили:
-Это наш Пикала! Он здесь живет.
А Нико лежал на полу в подвальной темной каморке под лестницей. Лишь когда стук в дверь усилился, Нико с трудом встал и открыл дверь.
- Не узнаете меня?
Нико молчал, ему вспомнились слова Реваза Авалишвили: «Смешно принимать всерьез намалеванное этим самоучкой...»
- Зачем пришли? Вы пришли как друг или враг?
- Зачем мне быть вашим врагом? Вы — художник, и я — художник, Ладо Гудиашвили. И я пришел как друг.
-Да, да, прошу вас, — проговорил Нико с дрожью в голосе, — Садитесь. Вот, как видите, моя комната.
Гудиашвили осторожно уселся на единственный стул. Незаметно обвел взглядом комнату. Несколько шагов в длину и в ширину. Пол каморки занимала кровать. На стене — ящик, заменяющий шкаф. В углу — инструменты маляра: ведро, кисти, краски...
- Долго я вас искал. Раньше вы жили в другом месте.
- Раньше был богат, а теперь и одежды не имею. Может быть, выпьете воды? Это очень холодная вода. Простите, что у меня нет лимонада.
- Да, так и живу, мой братец... Как тебя зовут? Ладо? Да, Ладо.
Он, начал шарить повсюду, пока где — то в углу не нашел обрывок старой газеты.
Видите, это меня снял фотограф... И напечатали в газете.
- Я знаю этот портрет, — сказал Гудиашвили.
- В жизни есть минуты светлые и горькие. Мне больше досталось горьких... Много работал. Все подвалы мною разрисованы.
- А сейчас что делаете?
- Так, мелкие заказы. Обманывают, денег не дают. Отнесу картину, а хозяин напоит и картину себе оставит. Да и болею что—то... Здоровье совсем оставило меня.
- Вот, дорогой Нико, — -сказал Гудиашвили. — Наши художники собрали немного денег и просили передать вам. Это, конечно, мало, но пока немного хватит. Купите, что вам надо для работы.
- Мой браток Ладо, это очень хорошо. А я думал, что меня все забыли... Трудно быть одному.
Вдруг он, волнуясь, спросил:
- Но как мы сейчас должны поступить? Построим дом или нет? Построим и соберемся там все вместе.
- Я верю, у нас будет такой дом, — мягко сказал Гудиашвили.
Поклонившись, он вышел во двор. Нико стоял неподвижно и глядел ему вслед.
А время было тяжелое. Наступила весна 1918 года. По политой дождем темной улице шел Нико, с трудом волоча свой ящик, который казался ему особенно тяжелым в тот весенний вечер. Силы его были на исходе когда он поравнялся с духаном Димитрия, стены которого он когда — то расписал, а вывеску так славно разукрасил. Чего только он не изобразил на ней. И шашлыки на шампурах вперемежку с сочными помидорами, и жареных цыплят, и рог, наполненный красным вином. Он остановился, чтобы перевести дух, и увидел, что вывески не было. А на крыше сидел рабочий, чинил водосточную трубу, латая ее куском жести.
- Откуда ты взял эту жесть, братец? — тихо спросил он. — Это же вывеска была.
- Хозяин дал. Не было железа, а труба течет.
Двери духана были широко открыты, но там не было посетителей, работали одни маляры. Белили потолок, смывали его картины со стен. Нико оцепенело смотрел как под кистью маляра исчезал созданный им мир, который тогда как бы сам выплеснулся на эти стены. Вся его жизнь показалась ему впустую прошедшей. А начинать новую было уже поздно. На порог вышел Димитрий, с жалостью посмотрел на него.
- Опять напился? Еле на ногах стоишь.
Нико не отрывал глаз от быстрой кисти маляра.
- Что смотришь? Конечно, жаль твои картинки. Всем нравились, — он присмотрелся к Нико. — Да ты, кажется, заболел. Эх, горемыка! Сколько говорил тебе, сколько учил... Разве зла тебе желал? Послушался бы, человеком стал... Посмотри на меня. Живу счастливо, богатею. Все меня уважают, все завидуют! А ты на что похож? Для чего жил?
Нико медленно уходил от него и тихо шептал:
— «Для чего жил? Для чего жил?»
Спустившись в свой подвал, он свалился на пол. Так и лежал в сильном жару.
— Пить!.. Боже мой! Я весь горю... Пить!
Он не знал, сколько времени лежал, сколько часов, а может быть, дней... Там, за стенами этой темной конуры, в далеком от него мире, шла гражданская война, близилось время, несущее ему всеобщее признание и посмертную славу. Но он ничего не знал об этом и ничего уже не ждал. Его «талант устал ждать». Нико лежал неподвижно.
Стены подвала раздвинулись, стало светло. И к нему подошла медведица с медвежатами. А потом появились и жираф, и олень, и сам царь зверей лев... Пришли и все те почтенные горожане, которых он рисовал. Он узнал дворника, и Бего, и миллионера, и бедную вдову Марту с детьми... Они обступили художника со всех сторон. Они всегда были спутниками его вдохновения, его радостей и бед. Теперь они ждали, когда он встанет. А он все лежал. И вот тогда пришла к нему актриса Маргарита. Она была в том самом платье, в котором он увидел ее впервые.
— Это ты, Марго?
— Ах, мой милый, милый Нико!
— Я ждал тебя! Говорили, что ты умерла... Но я не верил.
— Вставай, Нико. Меня прислали за тобой.
— Что ты говоришь, Маргарита? Разве я могу? Нет, я уже никогда не встану.
— Мой дорогой Нико! Тебя ждут! Скорей, уже пора.
И он встал, молодой, полный сил и пошел за ней. Вокруг по—прежнему теснились животные и люди. Дом из фанерных дощечек, который он сделал когда—то, сверкал огнями. А внутри на столе, покрытом белой скатертью, шумел большой самовар. За ним сидели художники и пили чай.
Он подошел и сел рядом с ними.
ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
Бурдюк — мешок (без швов) из шкуры животного, служащий для хранения и переноски вина и других жидкостей.
Джан — ласкательная форма обращения.
Дудуки — восточный музыкальный инструмент, внешне похожий на флейту.
Духан — питейно-закусочное заведение, подобное трактиру.
Зурна — восточный музыкальный инструмент, по форме напоминающий свирель.
Мацони — кисломолочный продукт наподобие простокваши.
Хурджин — переметная сума из ковровой ткани.
Шампур — вертел.
Москва
ИВЕРИЯ
1995
