1916, 11. 12, Ладыжино.
Миша, обращаюсь к тебе с просьбой. Я надеялся еще в мае увидеть песни Руставели отпечатанными. С половины июля я слышу обещания корректора, но их нет и доселе, и когда будет книжка, мне не видно. В этом промедлении виновата конечно типография. Я очень прошу тебя, во-1-х, если возможно, побудить типографию к скорейшему изготовлению корректуры, во-2-х, если найдешь возможным, послать мне причитающееся вознаграждение теперь же, (за вычетом уже-полученных мною во Владивостоке — 300 рублей). В летние месяцы мои заработки ограничены до минимума.
= = =
Владивосток, 25. VI, 1916.
Поглощенный впечатлениями своей поездки по Рос¬сии и Сибири, я только теперь отсылаю тебе тот мате¬риал, касающийся Руставели, который хотел передать тебе при отъезде из Москвы. А именно: 1. Договор о Руставели. 2. Предисловие к Руставели и сопровождаю¬щие его Очерки и изъяснения. 3. Листок поправок.
Я очень прошу тебя ускорить набор, дабы вернувшись в столицу через месяц, я мог безотложно прочесть Корректуры. В Грузии очень ждут этих песен и всей моей работы.
Если возникнут какие-н. б. технические затруднения из-за печатания имен с придыханием (Т'амар, Руст'авели) предоставляю тебе право уничтожить эту форму правописания, в примечании же, на первой странице, прибавь слово: «не местного обычая». Пожалуй, лучше уничтожить придыхания. Боюсь недоразумения, и для глаза неприятно.
= = =
1916, сентябрь, 16. Ладыжино.
Дорогой Миша, вчерашнее твое письмо было для меня истинною радостью.. Не только кстати, пришло оно, но и явилось ответом на две мои мысли, которые были со мною все эти последние недели.
Над моим письменным столом здесь висит прекрасный портрет вдохновлявшей Руставели, царицы Тамар, работы тонкой, лицо — как один из красивейших ликов италианской живописи.
В ящике же письменного стола, в Москве, лежит портрет Руставели. Каждый день, принимаясь за работу, я смотрел на Тамар, и мне хотелось, что бы ее лицо и лицо Руставели украшали мою маленькую книжку, посвященную «Носящему барсову шкуру». Но я не знал, где ты, и потому не писал тебе об этой. Оба портрета передам тебе для воспроизведения тотчас же до приезда в Москву. Другая мысль была вот в чем. В прошлом году, когда я принялся за перевод поэмы Руставели, я через некоторое время вошел в волну увлечения и мог бы, если бы не состоялся перерыв работы, кончить еще в прошлом году к святкам всю работу. Но мне нужно было заботиться о разных вещах, которые меня отвлекали и разбили настроение. Всю зиму я напрасно пытался, время от времени вернуться к этой работе. Теперь я опять в волне увлечения ею. К концу. сентября смогу передать тебе перевод еще 10-и песен, и если я не буду заниматься ничем, кроме Руставели, в течение трех ближайших месяцев, к концу святок, я доставлю тебе весь перевод полностью. Если ты не найдешь для себя обременительным каждый раз, при доставлении в издательство 10—12-ти песен, совершено готовых к печати и не нуждающихся ни в какой, переработке, — уплачивать мне договоренные монеты, я могу тогда в эти ближайшие три месяца всецело посвятить себя этой работе, не заботясь ни о чем и не разбивая ничем своего настроения, которое, если вторично упущу, еще труднее будет создать в третий раз. Я думаю, что твой вопрос об «обозримом» времени окончания перевода этим моим письмом получает полный ответ, укрепит меня вполне в моем решении не сходить с этой волны работы вплоть до ее полного окончания.